ДВА КАПИТАНА
Вениамин Каверин
Но о чем бы я не думал – я думал о ней. Я начинал дремать и вдруг с
такой нежностью вспоминал ее, что даже дух захватывало и сердце начинало
стучать медленно и громко. Я видел ее отчетливее, чем, если бы она была
рядом со мною. Я чувствовал на глазах ее руку.
«Ну ладно – влюбился, так влюбился. Давай-ка брат, спать», - сказал
я себе. Но теперь, когда так чудно стало на душе, жалко было спать,
хотя и хотелось немного.
...
Катя стояла рядом со мной и была такая новая. Она была причесана по-взрослому,
на прямой пробор, и из-под милых темных волос выглядывало удивительно новое
ухо. Зубы тоже были новые, когда она смеялась. Никогда она так свободно
и вместе с тем гордо не поворачивала голову, как настоящая, красивая женщина,
когда я начинал говорить! Она была новая и снова совершенно другая,
и я чувствовал, что страшно люблю ее – ну, просто больше всего на свете!
Вдруг становились видны за окнами ныряющие и взлетающие провода, и
темное поле открывалось, покрытое темным снегом. Не знаю, с какой быстротой
мы ехали – должно быть не больше сорока километров в час, но мне казалось,
что мы мчимся с какой-то сказочной быстротой. Все было впереди. Я не знал,
что ждет меня. Но я твердо знал, что это навсегда, что Катя – моя, и я
– ее на всю жизнь!
...
Мне следовало написать ей, когда она прислала мне привет через Саню.
Но я не хотел уступать ей ни в чем до сих пор, пока не докажу, что я ни
в чем не виноват перед нею. Но никогда нельзя быть слишком уверенным
в том, что тебя любят; что тебя любят, несмотря ни на что; что может пройти
еще пять или десять лет, и тебя не разлюбят.
...
Значит, решено – я еду в Москву. Нужно только предупредить о моем приезде.
Я должен написать ей письмо – такое письмо, чтобы она причитала и не забыла...
«Мы давно не переписывались Катя, и ты, вероятно, будешь удивлена, взглянув
на эту подпись. Как ты живешь? Я не писал тебе так долго, потому что думал,
что ты сердишься на меня. Конечно, ты права, я виноват в том, что мы так
долго не встречались. Мне нужно было заехать в Москву на обратном пути
из Энска и встретиться с тобой, а не бродить вокруг твоего дома, как будто
мне восемнадцать лет...»
...
Ты забыла меня? Это правда? Нет, - ответила она. – Но та жизнь, когда
нам было по семнадцать лет, кончилась, а ты куда-то пропал, и я думала,
что вместе с той жизнью окончилась и наша любовь.
Ничего она не окончилась, - так я скажу ей. – Я знаю теперь о твоем
отце больше тебя, больше всех людей на свете. Посмотри, что я привез тебе,
- здесь вся его жизнь. Я собрал его жизнь великого человека. Знаешь, почему
я сделал это? Из любви к тебе.
Тогда она спросит:
- Так ты не забыл меня. Это правда?
И я отвечу ей:
- Я бы не забыл тебя, даже если бы ты меня разлюбила.
Это был глупый разговор, который я придумал дорогой.
...
В ту минуту, когда мы обнялись, и я последний раз обернулась с площадки,
он улыбался и был похож на того решительного, милого Саню, в которого я
когда-то влюбилась. Все где-то стояли, но я не видела никого и чуть
не упала, когда спускалась с площадки. Ох, как мне не хотелось, чтобы он
уезжал!
Он взмахнул фуражкой, когда тронулся поезд, и я шла рядом с вагоном
и все говорила: «Да, да».
- Будешь писать?
- Да, да.
- Каждый день?
- Да!
- Приедешь?
- Да, да!
- Ты любишь меня?
Это он спросил шепотом, но я догадалась по движению губ.
- Да, да!
...
Однажды он рассказывал об опасном полете, и я поймала себя на очень
странном чувстве – я слушала его, как будто он рассказывал о ком-то другом.
Я не могла вообразить, что это он, застигнутый пургой, только чудом не
погиб при посадке, а потом трое суток сидел в самолете, стараясь не спать
и медленно замерзая. Это было глупо, но я сказала:
- А ты не можешь устроить, чтобы этого больше не было?
У него стало смущенное лицо, и он сказал насмешливо:
- Есть! Больше не будет.
...
Весной Саня должен был приехать в Ленинград, и мы условились встретиться
в Ленинграде, где я еще ни когда не была.
...
Я смотрела, потому что он мне нравился, просто ужасно. Мы снова не виделись
целый год, но странно, у меня было такое чувство, что мы в тысячу раз ближе,
чем когда расставались.
...
Молодость продолжается, - играл этот рыжий мальчик, который показался
мне таким некрасивым. За горем приходит радость, за разлукой – свидание.
Помнишь, ты приказала в душе, чтобы вы нашли его, - и вот он стоит седой,
прямой, и можно сойти с ума от волнения и счастья. Завтра в путь – и все
будет так как ты приказала. Все будет прекрасно, потому что сказки, в которые
мы верим, еще живут на земле.
...
Будем благодарны этой старой истории, - писал он в другом письме, -
хотя бы за то, что она помогла нам найти и полюбить друг друга.
...
Все вышло не так, как думалось, мечталось! Я приехала в Ленинград на
две-три недели, чтобы встретиться с Саней, чтобы остаться с ним, где бы
он ни был, и вот он снова был далеко от меня. Я – жена летчика. Так же
как они, я волнуюсь, когда в отряд приходят новые машины. Так же как они,
я без конца звоню в штаб отряда, надоедаю дежурному, когда Саня уходит
в полет и не возвращается в положенное время. Так же как и они, я уверена,
что никогда не привыкну к профессии мужа, и, так же как они, в конце концов
привыкаю.
...
Я не сказала ей, что с первого дня войны у меня не было известия о Сане.
...
Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом,
заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к
кровавым бинтам на ногах. Скажет: это я, твоя Катя. И если смерть склонится
над твоим изголовьем и больше не будет сил, чтобы бороться с ней, и только
самая маленькая, последняя сила останется в сердце – это буду я, и я спасу
тебя.
...
Лежа на спине я смотрел на небо, которое все темнело и уходило от меня
среди трепещущих жидких осин. Я не думал о Кате, но что-то нежное и сдержанное
прошло в душе, и я почувствовал: «Катя».
...
Где же ты, Катя? У нас одна жизнь, одна любовь – приди ко мне, Катя!
Впереди еще много трудов и забот, война еще только что началась. Не покидай
меня, Катя! Я знаю, тебе было трудно со мной; ты очень боялась за меня,
всю жизнь мы встречались под чужой крышей. А разве я не понимаю, как нужен,
как важен для женщины дом? Может быть, я мало любил тебя, мало думал о
тебе... Прости меня, Катя! Не знаю, наяву или во сне я умолял ее
не покидать меня, хоть присниться, не верить тому, что я никогда не вернусь!
..
Казалось женщина стояла, склонившись под корзиной или чемоданом, а теперь
выпрямилась, когда я постучал, и подошла к окну. Так же как я, она поставила
ладонь козырьком под глазами, и сквозь дробящийся гранями иней я увидел
чье-то дробящееся за мутным стеклом лицо. Женщина шевельнула губами. Она
ничего не сделала, только шевельнула губами. Она была почти не видна за
снежным, матовым, мутным стеклом. Но я узнал ее. Это была Катя.
...
- Знаешь, о чем я думал чаще всего? Что я мало любил тебя и забывал
о том, как тебе трудно со мною. - А я думала, как тебе было трудно
со мною. Когда ты уезжал и я волновалась за тебя, со всеми тревогами, заботами,
страхом, это было все-таки счастье.