НОВОСТИ САЙТА ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА НАШИ ДРУЗЬЯ
МАМА
Шел 1916 год. Время становилось все труднее и труднее. Появились очереди перед магазинами. Не хватало продуктов, масла, сахара. Нужно было все доставать, запасать, думать о дровах, о керосине. И вот я собрался уезжать. Билет был взят. Поезд уходил часа в четыре дня. И как же я разволновался, когда мама сказала мне, что в этот день моего отъезда она обязательно должна уйти из дома. Нужно было записываться на дрова, и я понимал, что это очень важно.
Мама ушла очень рано, часов в семь утра, и мы утешали себя, что, конечно, к моему отъезду она вернется. Но вот прошли 12 часов, час, два, а мама не возвращалась. У меня все готово, все уложено, чемодан завязан. Я места не нахожу, волнуюсь, что мама не приходит. Успокаиваю себя, что времени еще час, что этого быть не может, мама сейчас придет. Нет, она не приходила. Три часа, надо ехать, мамы все нет. Что ж мне делать? Не ехать - пропадет билет, пропадут деньги. Тогда что же, совсем не ехать? А ехать нужно. Значит, ехать, не простившись с мамой. Однако медлить больше нельзя. Я пошел за извозчиком. В это время у нас на углу Аптекарского и Доброслободского переулка был извозщий трактир, и около него уже всегда стояли одна-две пролетки. Так было и теперь. Сговорились, и я сел в пролетку. Мой возница, взяв в руки вожжи, взмахнул привычно на лошадей, но ...лошадь не двинулась. Новое понукание, но лошадь все так же неподвижна. Извозчик слезает с козел. Обходит лошадь осматривает, в чем дело. Берет за узду, тянет, и она делает шаг. Опять он взбирается на свое место. Машет кнутом. Но лошадь стоит, стоит, как неживая, неподвижным каменным изваянием. Кругом на тротуарах остановились прохожие и с любопытством смотрят на нас. Я сижу в пролетке, но чувствую себя до того неловко, что закрываю глаза. Вдруг извозчик оборачивается ко мне и с какой-то злобой кричит:
- А ну, слезай!
Под его окриком и взглядами собравшихся я слезаю. Вот еще история! Извозчик трогает лошадей и медленно отъезжает. У другого тротуара стоит другой пустой извозчик. Я иду к нему.
- На Николаевский вокзал.
Он отвечает коротко:
- Не поеду.
- Почему? - спрашиваю я, совсем растерявшись.
- А вот почему тот не поехал? - И извозчик показывает вслед уезжающей пролетке, с которой я слез.
А время идет. Делать нечего. Надо идти на Разгуляй. Иду на Разгуляй. Нанимаю извозчика, и мы с ним едем домой, чтобы забрать вещи. От всех происшествий я совсем расстроен. Все же беру чемодан, иду, открываю калитку - мама!
- Саша, - говорит она, в слезах припав ко мне. - Ты не уехал. Бог услышал мою молитву. Я так молилась, так молилась сейчас, когда шла, чтобы Бог сделал так, чтобы ты задержался.
Тогда все мне стало понятно. Но говорить было некогда. Я горячо обнял ее. Она перекрестила меня, и я уехал.
Маме я об этом обо всем так ничего никогда и не рассказал, но сам я всегда помнил этот случай. Может быть, кому-нибудь он покажется незначительным и не таким уж важным, чтобы о нем писать. Но я думаю не так. Я понимаю испуг и злобу простого крестьянина, который не мог, конечно, объяснить себе, какая это сила связала движение его лошади, но сам-то знаю, что это была великая сила материнской молитвы.
Использованная литература: А. Добровольский. "Даст Господь по сердце твоему..."