Они играли на сцене одну из самых красивых легенд 20 века о торжествующей любви. Трагедия – уже 21 века – на Дубровке развела их по разные стороны фронта. Но так и не смогла разъединить.

23 октября она не была занята в спектакле. Вечером звонок Сергея Ткачева, режиссера, в двух фильмах которого снималась. И странный вопрос: «Где ты?». Потом: «Норд-Остр»... «Норд-Ост»... «Норд-Ост»... Как: «SOS...  SOS... SOS... – Что с «Норд-Остом?» – «Беда». Она включила телевизор и...

Вскоре она была на улице Мельникова.

А он в это время уже был заложником террористов, захвативших Театральный центр на Дубровке. Потом, после штурма, она встретила его на пороге больницы. Позже с телеэкрана сказала: «У нас есть финальная сцена, когда герои встречаются на Крайнем Севере после нескольких лет разлуки, войны. То, что мы играли раньше, - детский лепет на лужайке. Теперь я знаю, как это надо играть».

Она и он – исполнители ролей Кати Татариновой и Сани Григорьева в мюзикле «Норд-Ост».

Мои собеседники – Екатерина Гусева и Андрей Богданов.

После Дубровки прошло ровно два месяца.

О спектакле

Катя:

Впервые роман прочитала в детстве. Когда начала работать над ролью Кати, в «Двух капитанах» чуть ли не на каждой странице появились мои закладки. Даже переписывала – этому нас еще в училище учили – в тетрадку, что и как о моей героине говорят другие персонажи книги. Какие платья она носила, как закалывала волосы – все было важно, любая мелочь. Я тащила за собой из книги на сцену целый шлейф событий, которых не было в либретто.

Андрей:

Когда мне дали прослушать версию мюзикла и спросили «Ну как?», я сразу сказал: «Это мое. Готов играть любую роль». Правда не ожидал, что во мне увидят Саню Григорьева. Что-то стержневое во мне эта роль, наверно, изменила. Вернее, сконцентрировала и четко выразила то, что во мне присутствовало, но в рассеянном, непроявленном виде. У нас с Саней Григорьевым все-таки есть нечто общее. Не все. Но что-то есть.

Катя:

Мне дорого, что после премьеры «Норд-Оста» ко мне подошел сын Каверина и сказал: «Если бы отец был жив, такая Катя Татаринова ему бы понравилась».

 Андрей:

Это спектакль о вечном. О справедливости. О любви. К тому же современная музыкальная форма. Да еще содержание и миропонимание свое, отечественное. «Норд-Ост» лишний раз подтверждает, что Каверин написал вечную книгу, открытую для интерпретаций во всех новых и новых поколениях.

 Катя:

У нас школа переживания, традиции русской психологического театра, где великие мастера не пытались докричаться до зала, а заставляли зал прислушиваться к себе. Ну, как, например, возможно сыграть сцену в блокадном Ленинграде на голом профессионализме, без полной душевной самоотдачи – до предела, до изнеможения, так, чтобы до 1200 человек дошло: несмотря ни на что, любовь жива, любовь спасет, надо только верить и надеяться?

 О захвате заложников

 Андрей:

Вот вы вспомнили, как Марат пел соседке по залу арию Кати. Так это не один Марат. Сидевшая рядом со мной девушка сказала: «А я теперь никогда уже не досмотрю «Норд-Ост» до конца». И я ей пересказывал, что будет дальше, с того момента, когда террористы прервали спектакль.

 Катя:

Ни о чем другом, кроме наших (а нашими стали все, кто находился в зале), мы тогда не думали. Мне казалось: спасти их может только чудо. И я в душе молилась о  чуде.

Что мы могли сделать? Просто были рядом. И те, кто в эти дни не играл. И те, кому удалось вырваться. Пели песни из «Норд-Оста»: а вдруг они нас услышат, и это их поддержит?

 Андрей:

Вы не поверите, но в наших разговорах возник и такой вариант: вот был бы у нас газ, чтобы пустить, и все, как под наркозом, уснули. Но эта мысль промелькнула и тут же забылась. Как нереальная. Что бросок «Альфы» для заложников прошел бескровно – я даже не знаю, как это назвать. Фантастика. Другое дело, что случилось потом...

Если бы мне сказали: сиди в этом зале месяц, год, тогда все бы остались живы, я бы сидел. К сожалению, единственное, что я мог сделать для них, когда они еще были на этом свете, - вести себя, как и они в большинстве своем. Так, в зале, мы были равны перед смертью и жизнью.

 Катя:

Их нет, а я осталась жить. Почему я, а не они? Мне все время мучит этот вопрос, и у меня на него нет ответа.

Все мы вышли из этого кошмара с ощущением, как важно быть внимательными, добрыми к людям рядом. Сегодня обидел человека, поругался из-за пустяка. А завтра случится такое – и все. Уже не возьмешь свои слова обратно, не помиришься. Ничего не поправишь. Остается невозвращенный долг. Навсегда.

 Что такое счастье...

 Катя:

Мне кажется, нетрудно быть человеком в наши дни, в нашей стране и вообще в нашем мире. Если ты честен перед собой, в любых условиях можно остаться человеком.

 Андрей:

А мне кажется трудно. Но если есть желание и воля стать человеком – станешь!

 Катя:

Что я больше ценю в мужчине, в женщине, в человеке? В мужчине – честь, ответственность за данное слово, силу. В женщине – мудрость, терпимость. В человеке – чтобы понимал, что помимо инстинктов в нем есть разум и этим он отличается от животного, а не только тем, что у него нет хвоста и шерсти.

 Андрей:

Давайте отвечу, как Маркс: в мужчине – силу, в женщине – слабость, а в человеке – все человеческое.

 Катя:

Нет такого недостатка или поступка, которого я бы ни простила. Бог прощал и нам велел прощать.

 Андрей:

Извиняю все, кроме предательства.

 Катя:

Какое событие, радостное или трагическое, которое запомниться на всю жизнь? Наверно, 23-26 октября 2002 года.

 Андрей:

Радостное – рождение моей дочери Кати. Трагическое – мне запомниться на всю жизнь, как я сидел в заложниках и думал, что никогда больше ее не увижу и не поцелую.

Использованная литература: «Новая газета».