И вот мне хочется сказать вам об одной особенной, действительно нечаянной радости, которая случилась в нашем лондонском патриаршем приходе именно теперь, вблизи от праздника "Нечаянной Радости". В какой-то день после богослужения ко мне подошел в волнении церковный сторож и сказал: "Владыко, Иверскую украли!.." Небольшую Иверскую икону Божией Матери XVII века украли во время службы. Что делать? Я ему сказал молчать и молиться о том, чтобы она вернулась. Я ее заменил другой иконой, — через две недели пропала и та во время службы. Сторож доложил мне. Я молился во время литургии: что нам делать? И в конце службы я вышел к народу и сказал: "Вот что случилось,— два раза подряд какой-то человек во время богослужения украл иконы. Мы можем отнестись к этому двояко: или видеть в этом кощунство и молить Бога, чтобы Он наказал преступника; или задуматься над тем, что может человека побудить совершить такое дело. Что у такого человека делается в душе, если он приходит в церковь, где люди молятся, где все открыты, уязвимы, беззащитны, и вот — уносит образ. Как страшно за него, и как больно за него, и как жалко его!". И мы поставили: молиться о нем. Молиться просто о человеке, о котором мы ничего не знали, кроме того, что он украл дорогие нам иконы. Не драгоценные, а дорогие, потому что все иконы в нашем храме кем-нибудь даны от убожества своего. И еще о том молиться мы постановили, чтобы эти иконы принесли благословение и тому, кто их взял, и тому, кому они достанутся. Так мы молились в течение около полугода.

В какой-то вечер ко мне постучался человек и говорит: "Владыко, исповедоваться хочу". Не знаю почему, но я ему сказал: "Нет, я не буду слушать твоей исповеди; ты мне скажи: что ты сделал и почему ты пришел?" Он ответил: "Хорошо; я украл ваши иконы и надеялся получить от вас разрешение..." Я сказал: "Так ты его не получишь. Скажи: ты еще у кого-нибудь крал, много крал?" — "Да". — "Так ты вернись домой, собери все, что ты украл, и иди из дома в дом, звони и говори людям, твоим друзьям (потому что крал-то он у друзей своих; он не такой вор, чтобы красть с опасностью), пойди к каждому из твоих друзей, кто тебе доверился и был обманут тобой, и скажи: " Я тебя обманул; теперь я тебе принес краденое, — прости!.." И я прибавил: "Будь готов, что тебя могут не простить, что тебя могут выгнать вон, вызвать на суд,— будь к этому готов и скажи с радостью “да”". Он пошел, сказав: "Часов до одиннадцати придется ходить". Но в одиннадцать он не пришел. Я его ждал и до полуночи, и дальше, и болела душа: значит, испугался, значит, этот порыв у него умер перед страхом, перед стыдом,— ложным стыдом, потому что перед Богом стыда-то не было, а перед людьми испугался. Я молился, как умел. А на следующее утро, уже в двенадцатом часу, он снова постучался в дверь. "Что же ты вчера не пришел?" — "Слишком много кражи было, весь вечер ходил, все утро ходил; теперь возьмите и ваши две иконы". Тогда я его взял исповедоваться. Молились; я ему дал разрешительную молитву. Это было именно сразу после праздника "Нечаянной радости"; а в следующее воскресенье я говорил в приходе проповедь о том, что Божия Матерь сделала, как Она сумела превратить преступление в новую радость, в нечаянную радость, в нежданную, негаданную радость. Ведь подумайте: Она действительно с ним пошла, Она действительно возбудила в его сердце покаяние, Она действительно его привела обратно, к Сыну Своему и Богу, как раз перед Рождеством Христовым, тем днем, когда Христос стал человеком, чтобы спасти погибших.

Вот вам пример. Пример богатый, потому что он говорит не только о том, как человек может каяться, но и о том, как мы можем надеяться против всякой надежды, любить там, где так и напрашивается гнев, раздражение, обида,— любить “безумно”. Потому что все Евангелие, в сущности, "безумие" по суду человеческому. Так по-человечески не живут, так живут только по-Божьи.

Какую радость Господь нам дал! Этой радостью хочу с вами поделиться. Этот Миша, который крал иконы, теперь прислужник в приходе, наш, вернее, не наш — Божий. И это сделала Матерь Божия. Вот какие бывают действительно нечаянные радости. И таких радостей могло бы быть много, если вместо того, чтобы быть подозрительными, мстительными, злыми, мы готовы были бы потерпеть убыток, а любовь не потерять.

Из книги Антония Сурожского "Любовь всепобеждающая"