ПОД СЕНЬЮ СТАРОГО САДА
Лидия Чарская

Меня охватил наплыв невыразимого, захватывающего, восторженного молитвенного настроения.

-         Боже мой, - шептали мои губы, - помоги мне! Помоги, Боже, сделаться доброй, хорошей девочкой, прилежно учиться, помогать маме... не сердиться по пустякам!

И мне казалось, что Спаситель слышит меня, и по этому светлому лику, устремленному на меня, я чувствовала, что моя молитва угодна Богу.       - Господи, - уже в неудержимом восторге шептала я, - как хочется прощать, весь мир прощать! Как жаль, что у меня нет врагов, а то бы я их обняла, прижала к сердцу и простила бы, не задумываясь, от души.

-         Люда! Твоя очередь, - шепнул мне знакомый голос.

Я мельком взглянула на говорившую. Нина это или не Нина? Какое новое, просветленное лицо! Какая новая, невиданная мною духовная красота! Глаза не сверкают, как бывало, а льют тихий, чуть мерцающий свет. Они глубоки и недетски серьезны...

-         Иди, Люда, - еще раз повторила она и опустилась на колени перед образом Спасителя.

Я робко вступила в клирос. На стуле за ширмой сидел батюшка. Добрая улыбка не освещала в этот раз его приветливого лица, которое в данную минуту было сосредоточенно-серьезно, даже строго. Я молча приблизилась к аналою и, встав на колени, почувствовала на голове моей большую мягкую руку моего духовника.

Началась исповедь. Он спрашивал меня по заповедям, и я чистосердечно каялась в моих грехах, сокрушаясь в их, как мне тогда казалось, численности и важности.

«Боже великий и милосердный! Прости меня, прости маленькую грешную девочку», - выстукивало мое сердце, и по лицу текли теплые, чистые детские слезы, мочившие мою пелеринку и руки священника.

-         Все? – спросил меня отец Филимон, когда я смолкла на минуту, чтобы припомнить еще какие-нибудь проступки, казавшиеся мне такими важными грехами.

-         Кажется, все! – робко произнесла я.

-        

       Прощаются и отпускаются грехи отроковицы Людьмилы, - прозвучал надо мною тихий голос священника, и мою голову покрыла епитрахиль, сверх которой я почувствовала сделанный батюшкой крест на моем темени.

Взволнованная и потрясенная, я вышла из-за ширмочек и преклонила колена перед образом Спаса.

И вдруг мой мозг прорезала острая как нож мысль: я забыла один грех! Да, положительно забыла. И быстро встав с колен, я подошла к прежнему месту на амвоне и попросила стоявших там девочек пустить меня еще раз, не в очередь, за ширмы. Они дали свое согласие, и я более твердо и спокойно, нежели в первый раз, вошла туда.

-         Батюшка, - дрожащим шепотом сказала я отцу Филимону, поднявшему на меня недоумевающий взгляд, - я забыла один грех.

Отец Филимон с удивлением посмотрел на меня и тихо сказал: - Говори.

-         Я бросала за обедом хлебными шариками в моих подруг... пренебрегала даром Божиим... я грешна, батюшка, - торопливо произнесла я.

Что-то неуловимое скользнуло по лицу священника. Он наклонился ко мне и погладил рукою мою пылающую голову. И опять дал мне отпущение грехов, покрыв меня второй раз епитрахилью.