ПРОЗА  МЫСЛИ  ПЕСНИ ПОЭЗИЯ  РЕЦЕПТЫ  ИСТОРИИ  КАРТИНКИ ОТКРЫТКИ

 ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА   НАШИ ДРУЗЬЯ

ЕЛИЗАВЕТА РОМАНОВА

 Создавшего такую красоту!

Она родилась не в России. Её родиной было маленькое герцогство Гессен-Дармштадт (Германия), а чуть позже - холмы и равнины Шотландии, сизые туманы, закрывающие от взора неоглядную гладь моря, стены древнего кирпичного замка Осборн, увитые плющом...

Если бы ей сказали, что большую часть своей жизни она проживет в другой стране, среди метелей и снегов, только летом чужая земля будет зеленью напоминать ей мягкость любимых ею холмов, она не поверила бы...

Но так получилось. И в эту новую, странную страну, она влюбилась со всею страстью, на какую только была способна ее восторженная, ранимая и, как считала ее бабушка, - Королева Виктория - чересчур уж романтичная и экзальтированная душа... Полюбит настолько, что примет православие, сменит имя, а позже - Судьбу.

Какою она была, как росла, как воспитывалась? Также как и ее родная, младшая сестра Эллис - Алиса Гессенская, позже ставшая императрицей России: книги, рояль, цветы, забота о младших в семье (сестры рано потеряли мать и были во всем опорой отцу, особенно наша героиня), ревностное исполнение всех религиозных обрядов, чтение духовной литературы... Вероятно, верховые прогулки по утрам, занятия с учителем танцев, уроки французского. Приседания перед зеркалом - в реверансах, с прямой спиной и книгой на голове: гувернантка обеих сестер, англичанка мисс Орчард (Орчи) бывала порой чересчур строга... Но Элла могла сама растопить камин, вязать и штопать, сажать в парковой клумбе цветы, петь по вечерам младшим колыбельные песни пока, они не заснут ...Позже, в Алапаевске, ее спросят, откуда у аристократки до седьмого колена такая ловкость в обращении с горшками и кастрюлями? Она спокойно ответит, что всему этому научилась с раннего детства, при дворе своей бабушки королевы Виктории.

Она поражала своей красотой - редкой, хрупкой, пленительной... Своими мягкими, изящными манерами. На нее, как и на сестру, рано начали обращать внимание, предложения руки и сердца не заставили себя ждать... Но принцесса Гессенская долго выбирала (по понятиям того времени).

Ее торопили, но напоминали, что выбор должен быть равным ей: с особой царской крови - иначе долг не велит.

И она выберет. Родного брата императора Александра III, великого князя Сергея Александровича Романова...

Ее венчание, ее свадьба, окажутся для России полными скрытого, важного значения - именно на пышных празднествах и балах ее родная сестра Аликс познакомится с таким же как и она - застенчивым и молчаливым юношей - наследником Российского престола Ники, будущим императором.

"... скоро подошел поезд невесты. Она показалась рядом с императрицей и  всех нас словно солнцем ослепило. Давно я не видывал подобной  красоты. Она шла скромно, застенчиво, как сон, как мечта ..."

 1884г., Москва, Троица, 27 мая.

 из воспоминаний Великого Князя  Константина Константиновича Романова ("К.Р.")

Она не знала, что ступая по каменным плитам собора и принося клятву верности избраннику, стоящему рядом с нею, она приносит клятву верности и Стране, которая даст ей много горького и пленительного счастья.

Я не знаю, чем он увлек ее - стройный высокий, подтянутый офицер, с пышной шевелюрой, не менее пышными усами и внимательным взглядом огромных глаз - почти фамильная черта всех Романовых... Он был военным, сторонником жесткой дисциплины, намного старше своей избранницы... Но, вероятно, умел ухаживать, обладая невероятным шармом...

Свой медовый месяц Елизавета Федоровна и Сергей Александрович  провели в имении Ильинское (летней резиденции), расположенном в  шестидесяти километрах от Москвы, на берегу Москва-реки. Здесь была  прекрасная русская природа средней полосы. Имение станет их любимым  местопребыванием. Здесь же проходили первые уроки Елизаветы  Федоровны по изучению русского языка. В Ильинском часто гостил  Великий Князь "К.Р.". Проводя отдых он писал: "Какая тишина, какое  спокойствие. Мне было так хорошо, ...на душе было так тихо,

 безмятежно... мы с Сергеем вдвоем вышли погулять... Мы разговорились.

 Он рассказывал мне про свою жену, восхищался ею, хвалил ее; он  ежечасно благодарил Бога за свое счастье. И мне становилось радостно за него..."

Они усыновляют осиротевшего племянника и воспитывают его как родного сына, и непонятного от кого тот получает больше теплого родительского внимания - от красавицы тети Эллы или сдержанного и сурового на вид дяди Сержа. Они возят племянника повсюду за собою, это однажды спасает жизнь московскому "вице-королю", генерал-губернатору - Каляев, будущий убийца, не посмел бросить бомбу в экипаж, ведь рядом сидел ребенок... И Элла.

Чаще ее видят в храме великокняжеской усадьбы Ильинское, где она поет на клиросе - духовные песни, молитвы... Слезы на глазах княгини высыхали от тепла свечей в мерцании лампад и иконных риз....

О чем она молилась? Внутренне решение она приняла давно, но не хотела огорчать родственников, знала, что ее не поймут в семье отца.

Никакой необходимости в перемене Веры, в отличие от сестры-императрицы у Эллы не было.

Святой Кронштадтский пастырь Иоанн сказан однажды Сергею Александровичу: «Оставь ее, не говори с ней нашей вере, она придет к ней сама»

Но в октябре 1888 года, в Иерусалиме, при посещении русского православного храма святой Марии-Магдалины, потрясенная его красотой, она тихо произнесет стоящему рядом с нею мужу: "Я хотела бы лежать здесь!" Это пророчество, сбывшееся впоследствии, не оставит более колебаний в ее душе. Отринув последние сомнения, она пишет письмо отцу с просьбой понять ее шаг, и в апреле 1891 года, под перезвон колоколов, из собора выходит уже обращенная в православие Великая княгиня Елизавета Феодоровна. Отныне Ей нет иной Родины, как и библейской Руфи...

1891 год (Апрель. Вербная Суббота). Елизавета Федоровна переходит в  Православие. Она пишет: "Я думала и думала глубоко обо всем этом,  находясь в этой стране уже более шести лет и зная, что религия "найдена".  Я так сильно желаю на Пасху причаститься Святых Таин вместе с моим  мужем... "

И снова, приюты, больницы, госпитали, монастыри, столовые для неимущих, дома призрения... Княгиня не знает усталости.

"Она способна была не только плакать с плачущими, но и радоваться с  радующимися, что обыкновенно труднее первого. Найти хорошее в  каждом человеке и "милость к падшим призвать" было всегдашним  стремлением ее сердца." (из воспоминаний митрополита Анастасия.)

В годы потрясений и мятежей - русско-японской войны и первой революции и волны террора, княгиня вместе с сестрою - Государыней организовывает в подвалах Кремлевского дворца лазареты и швейные мастерские, где шьют одежду для раненных и больных...

Сергей Александрович и Елизавета Федоровна были очень привязаны  друг к другу. Сергей Алескандрович всегда и везде хотел сопровождать  Елизавету Федоровну. Она это ценила и не раз говорила: "Я счастлива и  очень любима."

 Когда же ей предоставлялась возможность поехать к родственникам в  Дармщтадт, она писала своему брату Эрнсту, что всей душой желает  видеть своих близких, но для нее долг супруги и Великой Княгини -   прежде всего и что она не сможет даже и на короткое время оставить  своего мужа одного, до того он ей дорог.

Она радуется семейному счастью глубоко любимой сестры, рождению Наследника престола, по-прежнему сопровождает своего мужа на всех выездах и приемах и никто не может бросить даже маленький камень в сторону великокняжеской четы... Да Элла никогда бы и не позволила сделать свою частную жизнь достоянием публики! Она встречает всех сияющим глазами и улыбкой...

А по вечерам, молитвы, тихие слезы, чтение и снова молитвы...

Елизавета Федоровна любила природу и особенно  цветы, которые с увлечением рисовала. У нее был  художественный дар и всю свою жизнь она много  времени уделяла рисованию (позже, когда она станет  настоятельницей Марфо-Мариинской обители, она  будет писать иконы для своих сестер.

Её жизнь Первой дамы Москвы закончилась в феврале 1905 года вскоре после полудня или чуть раньше... Закончился завтрак и Великий Князь Сергей Александрович - генерал-губернатор вышел на улицу, чтобы ехать с инспекторской проверкой в один из подшефных полков. Он не успел даже сесть в экипаж. Грянул взрыв. Задрожали стекла в окнах. Не подходя к окну, побледневшая Княгиня тихо вскрикнула: "Это Серж!" - и выбежала на улицу. Вместо тела своего мужа, она увидела кровавую лужу и... куски мяса, которые потом она соберет своими руками и положит на носилки... Полиция умоляла ее уйти с места покушения. Княгиня тихо отказалась....

В тот день не стало Великой Княгини Елизаветы Федоровны, одной из Первых Дам Российской Империи. В тот день родилась еще одна Русская Святая.

6-метровый бронзовый крест, украшенный эмалями, был выполнен по  проекту В.М. Васнецова. Установили его на пьедестале благородного   зеленого камня. По предложению Елизаветы Федоровны, на памятном  кресте сделали надпись: "Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят."

 Это было почитаемое место. Здесь всегда толпился народ. Старый  путеводитель сообщает: "Никто не пройдет через Кремль без того, чтобы  не подойти к маленькой ограде и не сотворить молитвы: "Упокой, Господи  душу раба Твоего Сергея."

Через несколько дней после взрыва она придет в тюремную камеру эсера-террориста Каляева и протянет ему Евангелие... "Покайтесь, прошу Вас! - тихо скажет она, - Я умолю Государя простить Вас... даровать Жизнь... Сама я Вас уже простила..." "Мне не в чем каяться! - твердо ответит Каляев, - Я убил тирана. Я бы сделал это и раньше. Мне всё время мешали Вы..."

После гибели Сергея Александровича, Елизавета Федоровна много  времени проводила в госпиталях ухаживая за ранеными солдатами. Этого   требовала ее душа, это давало некоторое облегчение ее горю, как  признавалась она родным. Тогда же возникает замысел о создании  обители милосердия. Она писала: "Я же приняла это не как крест, а как  дорогу полную света, которую указал мне Господь после смерти Сергея и  стремление к которой уже много-много лет назад появилось в моей душе.  Не зная когда - кажется, мне с самого детства очень хотелось помогать  страждущим, прежде всего тем, кто страдает душой... О, это не новое  чувство, оно всегда жило во мне, Господь был так милостив ко мне."

Еще через несколько недель после похорон Элла принимает решение о постройке на собственные средства Марфо-Мариинской обители. Это в память о двух сестрах Лазаря - Марии и Марфе - предложивших Христу два вида служения, два рода любви и дружбы - деятельную и созерцательную. Этот принцип деятельной помощи и труда духовного, молитвенного, удивительным образом сочетался в обители, прославившейся на всю Москву и на всю Россию.

На литургии после посвящения, епископ Трифон сказал: "Эта одежда  скроет Вас от мира и мир будет скрыт от Вас, но она в то же время будет  свидетельницей Вашей благотворительной деятельности, которая  воссияет пред Господом во славу Его."

 "... Впервые по посвящении в настоятельницы созданной ею общины  появилась Элла, вся в белом, с апостольником, покрывающим голову и лоб, с белым платком поверх апостольника, с наперсным крестом и четками."

 ("К.Р." 1910 год, 6 мая)

Это не был монастырь в полном и строгом смысле слова. Полумонахини-полупослушницы вольны были уйти из обители в любое время в вольный мир, хотя сама основательница обители жила по уставу, удивлявшему всех строгостью и мало кому доступным аскетизмом...

Перед открытием обители Елизавета Федоровна писала статс-даме  Александре Николаевне Нарышкиной: "Я счастлива, что Вы разделяете мое убеждение в  истинности выбранного пути... я одинока... одна монахиня с большой верой и огромной  любовью ко Господу сказала мне: "Положите свою руку в руку Господа и идите без  колебаний." Мой дорогой друг, молитесь, чтобы у меня всегда была эта единственная  поддержка, чтобы я всегда знала, куда мне идти."

Три-четыре часа сна на голых досках, заутреня, всенощная, вместе с остальными послушницами, строгие посты и молитвы....

"Некоторые не верят, что я сама, без какого-либо влияния извне, решилась  на этот шаг; многим кажется, что я взяла неподъемный крест и либо  пожалею об этом и сброшу его, либо рухну под его тяжестью... И конечно  же, я не достойна той безмерной радости, какую мне дает Господь, - идти  этим путем, но я буду стараться, и Он, Который есть одна любовь,  простит мои ошибки, ведь Он видит, как я хочу служить Ему... "

И хлопоты, хлопоты, хлопоты... Уход за тяжелобольными в лазарете: у их постели она просиживала долгие часы, держа их за руку и шепча слова ободрения; помощь при операциях, беседы с воспитанницами, прием посетителей... Ни один из них, кстати, не уходил от нее не получив помощи, ни одно письмо не оставалось без ответа.

"Она всюду вносила с собой чистое благоухание лилии; быть может поэтому она так любила

 белый цвет: это был отблеск ее сердца."

Многие приободрялись только увидев ее светло-серое по будням и белое по праздникам одеяние, заслышав ее тихие легкие шаги и ласковый голос.

О Марфо -  Мариинской  обители  Елизавета  Федоровна  писала: "... У  нас хорошие   кровати и  чудесные  комнатки с  яркими обоями и летней (плетеной) мебелью. Мои комнаты большие, просторные, светлые,  уютные, тоже какие-то летние... "

 Из письма "К.Р." - "... Элла приглашала на чашку чая к себе в общину на Ордынке. Так у нее

 уютно..."

Окна Елизаветы Федоровны выходили на алтарную сторону Покровского  собора. Обычно она входила в храм через служебный вход, где у правой  солеи было отведено настоятельское место, незаметное для окружающих  молящихся. Обитель, ее храмы и богослужения вызывал в восхищение  современников. Этому способствовала не только красота храмов, но и  прекрасный парк с оранжереями. Это был единый ансамбль,  соединявший гармонично внешнюю и внутреннюю красоту. "На всей внешней обстановке  обители и на самом ее внутреннем быте, и на всех вообще созданиях Великой Княгини лежал  отпечаток изящества и культурности не потому, чтобы она придавала этому какое-либо  самодавлеющее значение, но потому, что таково было непроизвольное действие ее  творческого духа." - писал в воспоминаниях митрополит Анастасий.

Где брала силы эта нежная, хрупкая женщина, жившая так, как не живет и иной титан и величайший деятель государства?! Одному Богу ведомо.

Она умудрялась хлопотать в разных комиссиях по попечительству над сиротами, посещала воспитанниц дворянских институтов, разыскивала в недрах Хитрова рынка, в ночлежках заброшенных детей, чтобы накормить и отогреть их в обители, дать им постоянный кров... Помимо этого постоянные поездки по святым местам, богослужения в различных храмах, идущие помногу часов в день, шефство над Черниговским полком, порученным ей Императором...

Современница Великой Княгини Нонна Грейтон, фрейлина ее родственницы принцессы  Виктории, писала: "... У нее никогда не было слова "не могу", и никогда ничего не было  унылого в жизни Марфо-Мариинской обители. Все было там современно, как внутри, так и   снаружи. И кто бывал там, уносил прекрасное чувство."

В ответ на мягкие упреки родных, что не хочет беречь себя и тает свечой, Елизавета Федоровна неизменно отвечала весело, что все это "во Славу Божию" и что она "здорова, как лошадь". И действительно, чем больше она трудилась, тем больше Господь давал ей сил. Обитель ее ширилась и укреплялась. Она уже подумывала о создании загородного госпиталя-приюта.

Но тут грянуло смутное время: Первая Мировая Война. Великая Княгиня при известии о ней горько заплакала, никак не ожидала она, что ее первая Родина станет противником второй, и сердце разрывалось при мысли о том, скольким предстояло лечь на поле этой брани, противоречащей всем Христовым заветам. Да и Россия только-только начала вставать на ноги, реформы только что начали давать первые свои плоды. "Но должно быть, Господу было угодно послать нам это испытание!" - решает мужественно Княгиня и с новыми силами - в работу, благо ее с приходом беды, слез и всего того, сопровождает войну, всегда слишком много.

 Но ничто не могло вывести ее из равновесия, поколебать ее мир, полный любви, участия,  понимания, прощенья. В апреле 1916 года - после всех "безобразий" - она написала Николаю  II: "Сегодня 25 лет, как я присоединилась к нашей возлюбленной Церкви... а через месяц будет  уже 25 лет, как я в Москве. И все они растворяются в глубочайшей благодарности Богу, нашей  Церкви и тем благородным примерам, которые я могла видеть в истинно православных  людях. Я чувствую себя настолько ничтожной и недостойной безграничной любви Божией и  той любви, которая меня окружает в России - даже минуты скорби были освещены таким  утешением, а незначительные недоразумения, естественные среди людей, были сглажены с  такой любовью, что я могу только повторять: "Слава Богу за все, за всё!"

Воцарился хаос. Волны революции бились и о стены обители. Было ясно, что  настоятельницу не оставят в покое. Германский и шведский послы наперебой предлагали ей  помощь с отъездом из России. Немца, как противника в войне, она отказалась принять. Шведа  - после раздумья, напомнившего моление о чаше, - отпустила ни с чем, вежливо отказавшись.  Она пройдет Путь до конца, вместе с Россией и Православием.

Арестовывать матушку Елизавету пришли на Светлую пасхальную неделю. Она спокойно  приняла известие об аресте. Некоторые из сестер пожелали сопровождать ее и нескольких  членов царской фамилии: великих князей Сергея Михайловича, трех сыновей знаменитого  поэта Константина Романова, того самого - К.Р.! - и князя Владимира Палей, тоже близкого  родственника Царской фамилии.

 В Перми сестрам "посоветовали" оставить Елизавету Федоровну, разрешили вернуться. С  нею осталась только преданная Варвара Яковлева, принявшая крестную муку вместе с  настоятельницей. После недолгой передышки всех узников из Перми перевезли в Алапаевск.  Здесь, за Уралом, подальше от столиц, решили собрать всю Царскую Семью - на заклание... на  Казнь.

 Первый месяц в Алапаевске прошел сносно. Узникам даже разрешили сажать цветы и  возделывать огород. Но потом догляд резко ужесточился. Стали не церемониться, а  относиться, как к приговоренным к смерти. И вот 18 июля 1918 года их повезли на казнь:  пятерых мужчин - русских князей, - и двух женщин - русских святых (Елизавету Федоровну  сопровождала неотступно инокиня Варвара, также канонизированная Церковью). Как и  Царской Семье днем раньше, им всем объявили, что перевозят в более безопасное место.

 Доставили к синячинской шахте, доходившей до 60 метров глубины.

 Когда через три месяца в город вошли белые, их откопали. Елизавета Федоровна была  нетронута тлением. Обнаружилось, что она своим платком перевязала голову князя Иоанна.  Их пальцы были сложены для Крестного знамения.

 Так завершился путь на этой земле еще одной Принцессы, Русской Святой. Она была  канонизирована Русской Православной Церковью в 1992 году. Нерусская по происхождению,  она стала подлинно русской по духу. Несущей в Мир Милосердие и Добро, Прощение и  Любовь...

 Использованы материалы книг Эдварда Радзинского "Господи, спаси и усмири Россию",  материалы статей журналов и газет 90-х годов и размышления Светланы Макаренко.

ПРОЗА  МЫСЛИ ПЕСНИ ПОЭЗИЯ РЕЦЕПТЫ  ИСТОРИИ  КАРТИНКИ ОТКРЫТКИ