В КАНУН РОЖДЕСТВА
Розамунда Пилчер

Элфрида не могла не остановиться у витрины. Взгляд ее задержался на небольшой абстрактной картине в блеклой раме. Все цвета древней земли запечатлелись на этом полотне именно такими, какими их увидела она.
Элфриде ужасно захотелось купить картину – не для себя, а в подарок.
Картина вдруг дрогнула и затуманилась. Элфрида поняла, что глаза наполнились слезами. Она не отходила от витрины, все стояла и смотрела на картину. Ей хотелось разделить с кем-нибудь удовольствие. Кому-нибудь подарить ее. Может купить ее для Оскара Бланделла?
...

- Что-нибудь случилось, миссис Дженнингс?
- А Вы ничего не знаете?
У Элфриды вдруг пересохло во рту.
- Нет.
- Миссис Бланделл...
- Что с ней?
- Мисс Фиппс, она погибла.
- А Франческа? – страшась ответа, спросила Элфрида.
- Она тоже погибла, миссис Фиппс.
...

- Мне 67 лет, и я не в той форме, чтобы что-либо начинать. Но, хотя мне тяжело даже разговаривать с людьми, я все же боюсь остаться в полном одиночестве. До того, как я женился на Глории, рядом были мои коллеги, хористы, ученики...  У меня была полная жизнь.
- Она снова может стать такой.
- Нет.
- Может. Конечно, не такой как была, это понятно. Но Вам еще есть, что дать людям. В Вас столько теплоты, душевности, благородства. Мы не должны тратить это попусту.
Он нахмурился:
- Вы сказали «мы»?
- Я оговорилась. Я имела ввиду «Вы».
...
- Оскар, я не уверена, что Вы делаете правильную ставку.
- Вы недооцениваете себя, Элфрида. Прошу Вас, поедемте со мной. Помогите мне.
Чем я могу помочь? – спрашивала она Гектора, когда они поджидали Оскара. Сейчас сам Оскар ответил на этот вопрос.
- Хорошо, - сказала она. – Я еду.
...

Оскар не хотел жалеть себя, он пытался вспомнить о том хорошем, что у него есть. Во-первых, это Усадьба. Его приют, его убежище. Ему повезло, что этот наполовину принадлежащий ему дом оказался пустым. Второе благо – Элфрида. Ее возвращение из Корнуолла принесло Оскару невыразимое облегчение. Ее общество помогло ему не потерять рассудок. Она помогла ему пройти через самое мрачное время, с присущей ей терпимостью подстраиваясь под его настроение. Не  приставала с расспросами, когда он молчал, слушала, когда он ощущал потребность выговориться. Я должен продолжать жить, подумал Оскар.
...
- Мне хочется жить, идти вперед. Снова обрести способность все принимать. И отдавать. Мне не нравится
только брать. Моей натуре это чуждо.
- Оскар, все наладится. Некоторое время вам, очевидно, будут нужны не люди, которые цитируют Библию наизусть, а близкие друзья, готовые выслушать, когда вам захочется поговорить о Франческе.  Оскар подумал об Элфриде, и Питер помедлил, словно давая ему возможность возразить. Но Оскар промолчал.

- Жизнь прекрасна, - заговорил опять Питер. – И ее основные ценности остаются с нами. Красота, плоды земли, любовь и понимание. Позднее, ибо это вряд ли это возможно сейчас, вам потребуются другие люди, которые поддержат  ваши усилия жить сызнова. Не отталкивайте их. Отнеситесь к ним доброжелательно. Они помогут вам двинуться вперед, храня и лелея в памяти счастливые моменты прошлого, и противостоять горестям без злобы и раздражения. Как прежде.  Оскар припомнил прошлую ночь, когда мысль о Франческе впервые не вызвала у него горьких слез утраты, но наполнила душу покоем. Может быть, это начало выздоровления? Возможно, и разговор с Питером поможет залечить раны? Неизвестно. Он знал только, что ему стало легче, он чувствовал себя уже не таким беспомощным и одиноким, как прежде. Может быть, все действительно как-то наладится?
- Благодарю вас, - сказал он Питеру.
- Друг мой, жаль, что я не могу сделать для вас большего.
- Не сожалейте. Вы и так уже сделали достаточно.
...

- Кэрри, ты не должна думать, что это конец радости и любви. Жизнь – необыкновенное чудо, и всех нас поджидают потрясающие сюрпризы. Оттуда, где явилась сейчас ты, тебе видятся лишь мрак и пустота, но взгляни на меня! Я думала, что до конца моей жизни буду сидеть в полном одиночестве в своей стариковской берлоге в Гэмпшире, и вот я на севере Шотландии и со мной Оскар Бланделл.
...

Он не мог сказать, кого он ожидал увидеть на пороге. Может быть пожилую леди в фартуке. Или мужчину в домашнем пуловере и в шлепанцах, недовольного тем, что нежданный гость оторвал его от телевизора. Но никак не высокую темноволосую девушку в джинсах и толстом свитере. Потрясающе красивую девушку, на которую на Пятой авеню все бы оглядывались.
Они молча смотрели друг на друга. А потом она без особого удовольствия спросила:
- Да?
- Извините, это Старая Усадьба?
- Да.
- Дом Хьюи Маклеллана?
- Нет, Оскара Бланделла.
- Ослепленный светом дверного фонаря и падающими на лицо хлопьями снега, Сэм вынул ключ с биркой и сказал:
- Я, наверно, ошибся.
Девушка пристально поглядела на ключ, потом отступила назад, открывая дверь.
- Мне кажется, - сказала она, - вам лучше войти.
...

- Элфрида, Сэм остается у нас ночевать, вступила в разговор Кэрри. – Я сама предложила ему, и он вынужден был согласиться. Все дороги на Инвернесс занесло снегом. Надеюсь ты не против?
- Это самое приятно, что я могла услышать, - с искренней улыбкой   произнесла Элфрида.

- Вы должны провести Рождество с нами.
- Элфрида...
- Я говорю серьезно. Я не могу допустить, чтобы вы сидели в гостинице один-одинешенек. Это глупо. Мы с Оскаром тоже не думали праздновать Рождество. Но затем Кэрри и Люси попросили разрешение приехать, и Оскар пошел и заказал елку. Не уезжайте! Нам будет весело всем вместе. Сэм поступайте, как вам хочется. Это главное.
- Вы самая гостеприимная, самая добрая женщина на свете! – сказал он. – Знаете, как я поступлю? Я позвоню в справочную и узнаю, что твориться на дорогах. Если их расчистили, я поеду в Инвернесс и не буду вас больше обременять. Если же дороги по-прежнему в заносах, я с огромной благодарностью приму ваше предложение
- Отлично. Тогда пусть дуют ветры и метут снега!
...

- «Мы», - повторила Кэрри, - то есть вы и ваша жена, вы хотите сказать?
Вот оно. Точка, вокруг которой они все время кружили. Настал момент истины. Теперь ему не отвертеться.
- Да, с моей женой. Вы знаете, что я женат.
- Да, знаю, - безмятежно ответила Кэрри.
- Мы с женой разъехались. Вам нужны некрасивые подробности?
- Да нет.
- А мне кажется, подробности важны.
- Для вас, но не для меня.
- Скорее, для понимания того, что произошло.
- Понимания? Вы так скверно себя вели?
- И да, и нет. Я не заводил интрижек с другими женщинами, но я очень много работал, часто отсутствовал дома и уделял мало внимания жене. Прошлым летом она встретилась с тем парнем... Они познакомились, еще когда учились в колледже. И у них началось то, что в наши дни вежливо называется «отношениями». Я ни о чем не догадывался, пока она сама не сказала, что уходит от меня, так как решила жить с ним.  Я был уничтожен, сокрушен.
- Вы еще любите ее?
- О, Кэрри...
- Да, понимаю. Но вы чувствуете ответственность за нее. Вы боитесь, что ее ранят, унизят, бросят. Вы все еще чувствуете потребность ее защищать.
Он помолчал, потом согласился:
- Да, пожалуй.
...

- Мы поговорили. А это всегда приносит пользу. Я  думал, что у нас такого разговора никогда не получится.
- Какой от разговора толк?
- Он позволяет многое понять.
- Не думаю, что мне это требуется – быть понятой. Я просто хочу, чтобы меня не трогали. Может быть, сейчас мне только это и нужно. Чувствовать себя независимой. Никому не принадлежать.
«Ну, не будьте в этом так уж уверены», - сказал Сэм, но он сказал это про себя.
...

- Вы с Элфридой вряд ли захотите, чтобы я прожила у вас два года?
- Почему же нет?
- Потому что вы старые. Как бабушка. А она все время твердит, что ей со мной не справиться.
Оскар рассмеялся.
- Знаешь, Люси, бабушки и дедушки – замечательное изобретение природы. Во всем мире именно они по той или иной причине занимаются воспитанием внуков, и радуются этому, и делают доброе дело. Думаю, мы все от этого получим удовольствие.
- Разве я вам нужна?
- Более чем кто бы то ни было.
 
Франческа хотела, чтобы Рождество было таким, как в легенде, иначе оно теряло для нее свою волшебную притягательность. Потому что рождественские гимны, ночная темнота и подарки были неразрывно связаны с тем временем года, когда жизнь обретает крылья и весь мир воспаряет вверх, к звездам.
- Правильно, таким и должно быть Рождество.
- Оставайся с нами, Люси.
- Оскар, я вас люблю.
- В мире, вокруг нас, много любви. Никогда об этом не забывай.
...

- Это ты помогла мне начать все сначала, это ты сделала самое мрачное и горькое в моей жизни не только сносным, не только стоящим, чтобы продолжать жить, но даже привнесла в мою жизнь радость. Мне кажется, что тебе вообще это свойственно: дарить радость одним своим существованием. Жизнь для нас обоих никогда не станет прежней, но она может стать другой, и – ты мне это доказала – даже стать хорошей. Я уже давно тебе сказал, что ты всегда можешь заставить меня смеяться. И еще ты заставила меня полюбить. Пожалуйста, выходи за меня замуж. Если бы у меня так чертовски не застыли суставы, я бы сейчас встал на колени.

...
Между кафедрой и аналоем стояла великолепно убранная переливающая огнями рождественская елка. За ней, у северной стены церкви, вздымались трубы органа. Место органиста было ограждено дубовой стенкой, так что сидящий он был не виден. Но Элфида стояла, а она была высокого роста. Верхний свет падал на органиста ярким пятном, и она могла отчетливо видеть и голову, и профиль, и густую копну седых волос, взлохмаченных в экстазе самозабвения. Бетховен.  «Ода к радости».  И Оскар Бланделл, изливающий в музыке всю свою душу.